Бабушка была красавицей. Не такой, как другие старушки — с нарисованными удивленными бровями и начесами на бледной макушке. Даже в семьдесят пять у нее были свои яркие брови и ресницы, природный румянец, который она слегка припудривала, а копна ее густых блестящих кудрей вызывала зависть женщин и бодрый восторг мужчин. Отменный вкус и возможность доставать действительно хорошую одежду — такую, что сидела как влитая, подчеркивая важное — делали ее фигуру еще более привлекательной.
С бабушкой было весело и интересно. Она могла вдруг начать переставлять мебель, менять шторы или мастерить внучке бальное платье из кружевной гардины. Вкусно и быстро готовила: огроменные сковороды огненной картошки, сочные отбивные, душистый салат и хрустящие крепкие огурчики в подполе. А уж пирожки… Загляденье. Да-да, все было по-настоящему: и подпол, и мебель, и пирожки. Старинный кирпичный особняк в два подъезда, квартира с подъездом и выходом в сад, беседка, утопающая в яблоневом цвету белого налива и малиновом запахе роз.
Бабушка работала, споро и сноровисто управляла домом, хлопотала с помощницей Натальей. Вставала в пять утра, до работы успевала переделать тысячу дел и улетала на службу, оставляя за собой шлейф французских духов. Жила красиво и празднично.
Дед, импозантный и видный, как голливудский артист, иногда имел обыкновение пошуметь. Высокие должности развили командный голос и привычку руководить. Бабушка в ответ всегда соглашалась, не спорила, кричала ему из кухни:
— Да, мой золотой, как скажешь!
Весело и легко встряхивала кудрями и делала решительно то, что хотела и считала нужным.
Замечательная пара, восхищение друзей, обожание детей и внуков, почет и уважение. И только наблюдалась за бабушкой странная привычка — принесет поутру пухлых и горячих таких колобков с блестящими медовыми бочками, нарежет к завтраку с маслом, а потом сидит за разговором и, не замечая уплетает и свою, и оставшуюся сыновью половинку и внучкину горбушку. Опомнится, засмеется, соберет со стола, а по дороге аккуратно станет кусочки снова отламывать и доедать.
И вот однажды в красивый семейный вечер, когда только свои за столом и вкусно все так, что кажется, что лопнешь, а остановиться нельзя никак, вино играет в хрустальных бокалах и чуть- чуть шумит в голове, домашние опять схватили бабушку за руку: снова булку доедала. А бабушка возьми да и расплачься!
— А я ведь булки-то те украла! Две штуки. Девчонкой тогда была совсем, мы только из окружения вышли, когда мамин санитарный поезд разбомбили. Ох, сколько я страху тогда натерпелась! Бомбы свистят, летят тучами нечетно! Убитых море. Вагоны горят, люди из них выпрыгивают, гарь и смрад вокруг… Потом от немцев убегали, раненых по очереди несли. Тяжелые. руки отрываются, и плачу тихонько, и бросить не могу никак. Сколько дней не ели… А потом Кавказ. А там красиво, так чисто и пахнет фруктами на деревьях. Голова все время кружилась, а денег нет, документы сгорели все. Пока восстановили… Помню, домой из госпиталя иду, а в булочной свежие булки только из печи. Пахнут на всю улицу. Красивые, пышные, мягкие… Как до войны. Я две тихонько взяла и дальше пошла, иду не дышу, глаза в землю. Ой, как мама ругалась! Обратно, говорит, неси, пусть все видят: мы не воровки!
За столом те, кто помладше, роняли блестящие слезы. Старшие сопели усиленно моргали, сдвигая брови и хмуря лбы.
— И что, ты отнесла?
Бабушка будто опомнилась, встряхнула кудрями своими расчудесными и рассмеялась.
— Да нет, не дали. Говорю же Кавказ! Кто-то увидел, молва пошла: военврач из поезда с девочкой голодные совсем. Ребенок кушать хочет! Не то что не взяли, наоборот, нам весь вечер угощения несли — у кого что было. Инжир, мед, молоко. Так и жили… А булки эти… Ой, беда мне с ними. Увижу — и будто опять на той улице, и живот сводит от голода, глаз отвести не могу…
Тут вся семья, не сговариваясь, кинулась бабушку обнимать и жалеть-целовать. И даже дед, не большой любитель чувства на людях проявлять, пригладил слегка блестящий шелк бабушкиных волос, а утром впервые отправился за свежим горячим хлебом. Для нее. Любовь — она очень разная, но всегда пахнет теплом и капельку ванилью.
